В охоту приходят по-разному. Одних приобщают отцы или родственники, беря с ранних лет с собой в лес или в поле. Другие приходят в нее уже взрослыми. Кто-то за компанию с друзьями, кто-то из-за любви к природе. Некоторые, походив по лесам и болотам, бросают это дело или ходят изредка, а многих этот микроб заражает на всю жизнь, и, пока есть силы, они стремятся на природу, побродить с ружьем, встретиться с друзьями, подышать этим воздухом охоты.
Фото автора.
У меня среди близких охотников не было, но этим микробом я заразился в самом раннем детстве.
Во время войны мы с матерью жили в эвакуации в Бийске, Алтайский край.
Я помню себя с трех лет.
Помню день Победы, помню, как взрывали лед на Оби перед ледоходом, и другие картинки.
К нам изредка заходил местный охотник, жену которого лечила моя мать, и вот он и заразил меня этим микробом.
Однажды он пришел с небольшим чемоданом, в котором лежал разделанный заяц. Он тогда мне показался таким огромным, я с интересом, но с опаской заглядывал в чемодан, а охотник рассказывал, как он на него охотился.
Потом он рассказал, как однажды в малиннике он нос к носу столкнулся с небольшим медведем. Оба со страху заскочили на деревья и оттуда смотрели друг на друга. Первым слез медведь, а за ним охотник и побежал домой: было уже не до малины.
Когда мать вылечила жену охотника, тот подарил ей выделанную шкуру лисы. Слушая рассказы этого человека, во мне тогда уже зарождались мысли об охоте. Значит, микроб попал на хорошую почву.
Через пару лет после войны мы переехали в Донецк. Жили в поселке, состоящем из десятка бараков. Через год родители развелись, и мы остались с матерью в двухкомнатной квартире. Так как мать целыми днями работала в больнице, то на лето она меня отправляла в пионерский лагерь к знакомой заведующей.
Я был там нелегально, так как мне было пять или шесть лет. Я был там как свободный художник. И вот как-то я гулял по парку и увидел в траве маленького воробышка. Во мне сразу заговорил охотник. Я поймал его, это был мой первый трофей.
Я был так счастлив, мне хотелось кому-то его показать и похвастаться. И тут по аллее идет сама заведующая лагерем Анна Абрамовна, крупная женщина, в ярком платье, вся такая нарядная.
Я подбежал к ней и радостно, показывая птенчика, прокричал: «Анна Абрамовна! Я воробышка поймал». А она посмотрела на меня свысока и сказала: «Ты сам воробышек», — и пошла дальше. Я стоял в недоумении: как же так, вот у меня в руке воробышек, а почему я — воробышек?
Птенчика я отпустил. Так закончился мой первый охотничий опыт.
Этой же осенью матери вместо зарплаты привезли, наверное, с тонну початков кукурузы.
Ее свалили в одну пустую комнату, мебели почти не было. Сразу же набежали полчища мышей. Вот тут и началась настоящая охота. Я затыкал все норы, брал палку, гонялся за мышами и лупил их до изнеможения. Это был еще один этап охоты.
Потом с приятелем мы начали охотиться за воробьями, ловя их в деревянных мусорных ящиках. Затем меня научили делать ловушки из кирпичей: внизу три кирпича с узким отверстием, а сверху еще кирпичи две палочки.
Этот способ был очень эффективный: в ловушку попадали и воробьи, и синицы. Я их держал некоторое время в клетке, а потом выпускал.
Следующими трофеями были суслики. Мы компанией ходили на поле, брали ведра, залазали в норы и хватали выскакивающих зверьков. Иногда мы их жарили и ели. Как-то в одном из бараков я познакомился с одним человеком. Это был молодой мужчина, фронтовик, но, главное, он был охотник.
Мы с ним подружились, он мне много рассказывал про охоту, показывал ружье и все охотничьи принадлежности, а я помогал ему и лить дробь, и делать порох.
Тогда порох достать было трудно, а рядом был пороховой завод, и мы ходили на испытательное поле, собирали остатки и дробили их для патронов. За это Василий, так звали моего знакомого, водил меня иногда на охоту и даже давал пострелять из ружья. А дичи тогда было полно: вышел на сто метров от барака, и вот они — куропатки, прошел дальше — зайцы.
Через пару лет мы переехали в район железнодорожного вокзала, где нам дали комнату в трехэтажном доме для руководства завода. В подъезде с нами жил один инженер, который был тоже охотник, у него даже была охотничья собака — ирландский сеттер по кличке Зильда.
Я тоже наладил с ним контакт и просился на охоту, но мать категорически не разрешала: она столько видела раненых и покалеченных и на войне, и после, когда много людей подрывалось на оставшихся снарядах и минах.
В общем, с ружьем у нее были плохие ассоциации. А как я завидовал, когда Владимир Николаевич приезжал с охоты! На поясе у него висело десятка три перепелов, с пяток куропаток, а рядом на поводке Зильда. Мечта! Однажды он принес даже дрофу.
Мне было лет семнадцать, когда мать отправила меня с соседями отдыхать на Азовское море в село Безыменное. Я жил на квартире у пожилой женщины, сын которой работал в рыбколхозе. Весь чердак в доме был увешан сушеными судаками, лещами, таранью… За три недели я съел, наверное, полмешка рыбы и выпил бутыль виноградного вина. А два раза в неделю хозяйка жарила мне севрюгу. Сказка!
В этом селе я познакомился с местными парнями. У одного из них было ружье ИЖ-17. Он дал мне с десяток патронов и ружье, и я ходил с ним на лиман и охотился. Вот времена были! Я с чужим ружьем, через все село шел на лиман и обратно, и мне никто и слова не сказал! И так целую неделю.
Потом началась учеба, после которой я поехал работать в Дружковку, где мы с однокурсником открывали новую музыкальную школу. Было не до охоты. Много учеников, а в суб-боту надо было ехать к матери, что-то помочь, постараться.
А потом — армия. В полку были охотники, я с ними сдружился, но командир запретил даже думать про охоту: рядовому не положено.
А после армии опять учеба, еще более трудная. Снова не до охоты. И только в начале семидесятых, уже в Виннице, я купил себе ружье и стал членом охотничьей организация. Вот тут уже я поохотился на славу.
Во-первых, у меня была машина плюс друзья, собаки, а дичи сколько! В каждом селе два-три пруда с утками, лысухами, курочками. А в полях откормленные русаки, лисицы. А сколько косуль было, кабанов… Было чем заняться. Не пропускал ни одних выходных.
А времена какие были! Взял путевку, часто сезонку по области, и ходи хоть целый день, никто тебя и не спросит. Один раз только видел егеря зимой. В общем, микроб был в самом разгаре.
В 90-м я переехал в Москву. Поначалу было неплохо. У меня классная лайка, меня приглашали на зверя. А после развала страны все пошло под откос. У кого были деньги, накупили винтарей, технику, и пошла стрельба. До сих пор никак не оправимся. Поохотился я с десяток лет, а потом отдал собаку: незачем ее держать. Да и возраст уже… Но все равно охочусь: перешел на капканы.
Микроб меня не отпускает. Приду с охоты, пару дней отдохну, а меня опять тянет в лес. Микроб шепчет: «Не сиди дома, топай на охоту». Ну как с ним бороться? Надо идти.
