Что делать с одним краснодарским гусем?

В редакции «РОГ» попросили прокомментировать обращение краснодарских охотников к министру МПР края, где аргументированно было высказано сомнение в адекватности так называемого «дневного норматива» добычи гусей — одна особь.

Фото Unsplash

Охотники просили министра сообщить им о том, «на основании каких расчетов, наблюдений, исследований и данных была снижена норма добычи гусей в 2012 году (один гусь) и не пересматривалась до настоящего времени».

В то же время приводят пример охотники: в Адыгее «норма добычи гусей и уток — без ограничений».

Могу предположить, что таких исследований не проводилось и научных данных не существует.

Во всяком случае теми государственными структурами, которые как раз и должны заниматься подобного рода нормотворчеством.

Совсем недавно я узнал, что ФГБУ «ФЦРОХ» выполняет работу по теме «Анализ состояния популяций отдельных видов охотничьих ресурсов, имеющих двойной статус (охотничий ресурс и объект Красной книги РФ)…».

В текущем году будут подготовлены «планы действий» по сохранению и рациональному использованию серого гуся (Anser anser) и восточных подвидов гуменника (Anser fabalis) (письмо № 142 от 21.05.21).

Из этого следует, что «замечательный» норматив («один гусь»), видимо, выпал из поля зрения этой самой федеральной структуры «в текущем году». Как и, похоже, вполне сознательно не попадал в это «поле» последние лет этак десять.

Вообще самый главный ресурс для 85% всего российского охотничьего сообщества, а это мигрирующие гусеобразные и кулики, перестал интересовать федеральные структуры, руководящие охотой, аккурат с принятием пресловутого 209 ФЗ, упразднившего целую вертикально интегрированную отрасль — охотничье хозяйство.

Или, возможно, даже чуть раньше — с приходом в руководство охотдепартаментом г. Мельникова, известного бизнесмена от охоты.

Может быть, решили, настало время налаживать «капиталистические отношения» в охотничьем хозяйстве, «расширить пространство», «сдвинуть границы» с помощью «невидимой руки рынка»? Однако «получилось, как всегда».

Разрушили вполне успешную отраслевую систему, выстраивавшуюся полвека под российского человека с его менталитетом, вековыми традициями, под ландшафтную и ресурсную огромность страны методом проб и ошибок. И оказались «у разбитого корыта».

Но не все, а именно эти самые 85%, самый главный «пользователь», тот самый «массовый российский охотник», потребляющий «массовый мигрирующий ресурс». Сейчас очевидно отсутствие нормативного обеспечения мониторинга именно массовых охот по перу, нуждающегося в сложном, наукоемком мониторинге.

А в отсутствие адекватного мониторинга нет и адекватных «норм» добычи. Даже Виктор Степанович Черномырдин поддерживал отраслевое устройство охоты и прекрасно понимал, что его разрушение ликвидирует массовую охоту массового гражданина как контролируемое и цивилизованное явление.

Как, впрочем, и разрушение устройства Росохотрыболовсоюза, как неформального, но вместе с тем вертикально интегрированного «министерства охотников». Оснований для такой оценки достаточно, и «один гусь» — весьма показательный результат. Явление осталось, но плохо контролируемое и совсем нецивилизованное. В огромной России это просто не работает.

Впрочем, первая часть этого афоризма «хотели, как лучше», применительно к охотничьему хозяйству, вряд ли подходит. Скорее всего, «не хотели». Коллективному «Кирилла Петровичу Троекурову» ближе оказалась модель, если хотите, «троекуровско-коллекционная» и одновременно «поместно-вольерная».

Для этого вектора «развития» охоты наукоемкий мониторинг ни к чему, а уж «министерство охотников» тем паче. Другой вектор — это свобода массовой охоты на массовые виды, прежде всего пернатой мигрирующей дичи.

Но эта «свобода», это «осознанная необходимость» жесткого контроля этого ресурса на самом высоком «наукоемком» уровне. Это и есть «развитие», а не его имитация.

Занимаясь вопросами охотничьей науки вот уже лет сорок и наблюдая ее настоящий разгром в последние годы, замечу, что наука-то была блестящей, зарубежные коллеги на охотоведческих конгрессах неоднократно это констатировали.

Главное же — она была неотъемлемой частью системы, которой и являлось охотничье хозяйство, устроенное по отраслевому принципу. С системной подготовкой кадров, системной наукой, государственной службой учета (отраслевой системой мониторинга) и выстроенной системой определения отраслевых нормативов.

Однако вернемся к упомянутому выше федеральному запросу. Там, в приложении, присутствует и «опросный лист». Может быть, я ошибаюсь, но складывается впечатление, что эту бумагу готовил «завхоз», но никак не ученый.

Уже второй пункт листа «статус пребывания вида» с вариантами «гнездящийся» и «пролетный» указывает на то, что писавший «бумагу» не то чтобы не понимает, что такое охотничья орнитология, а вообще далек от познаний в зоологии.

Как известно, гусеобразные линяют. С потерей маховых перьев и, соответственно, способности к полету. Это чрезвычайно важное биологическое явление у уток, гусей и лебедей. Существует такое понятие, как места массовой линьки, которые могут находиться в сотнях и даже тысячах километров от мест гнездования.

Орнитологи говорят и о миграциях на линьку, или так называемых летних миграциях. Это явление должно быть хорошо известно и краснодарским охотникам. Есть такие места и у серого гуся, и у гуменника, тем более что периодически часть половозрелых гусей по тем или иным причинам не участвует в размножении, образуя массовые линные скопления.

Значит, необходим и «статус», но о нем забыли. Рассмешил шестой пункт — «оценка изменений численности вида», аж за весь 20-й век. Есть литература. Орнитологам она хорошо известна. Известны и немногие ученые-орнитологи, которые владеют этой информацией.

Во времена Главохоты чиновник «вывернулся бы наизнанку», но связался с самой передовой наукой, самым знающим специалистом. Нынешний «завхоз» гордый пошел, он сам себе ученый.
И наконец, самый главный вопрос.

А где, собственно, белолобый гусь — главный объект гусиных охот? По нему разве не должно быть «плана действий»? Или будем дожидаться, когда и он окажется кандидатом в Красную книгу?

Системный мониторинг не оперирует понятиями «одиночного» учета, не фиксирует один элемент, один показатель того или иного природного явления. Любое природное явление — это комплекс характеристик.

Причем, чем глубже изучается это явление (миграции, популяционная дифференциация, линька, динамика численности и ее цикличность и пр.), тем больше появляется характеристик и при организации мониторинга они выстраиваются в определенный приоритетный ряд. Так во времена Главохоты и было.

Приведу пример. При организации оперативного учета добычи с ДНК-тестированием того же гуменника в ряде районов Волгоградская области, выяснилось, что на пролете присутствуют гуменники из западнотундровой популяции и гибридная форма, существующая между западной и восточно-тундровой популяциями.

Более того, они еще отличались и временем пролета. Анализ такого рода информации позволяет гибко регламентировать эту охоту, передавая информацию по «миграционной цепочке».

Однако «в законе» по-прежнему «групповые» нормативы: «один гусь», «утка». Нет вертикально интегрированной системы миграционного мониторинга и многого другого, что должно быть и, кстати, было и работало.  Это «за гранью разумного».

Отдельно взятый охотник, как правило неопытный, может и не отличить белолобого гуся от гуменника или серого гуся, но государство в 21-м веке такого права, права нормативного, не имеет. И мы видим, что на государственном уровне приходит понимание того, что это вопрос государственной безопасности. 

Нормативы добычи должны быть не только для «белолобого гуся», «гуменника», но и для конкретной популяции. Мне и моим коллегам приходилось много раз писать об этом в «РОГ» и в других охотничьих изданиях. Пока, однако, вместо решения важнейших охотоведческих задач мы видим весьма далекие от них «планы действий».

Есть и еще проблема. Государство должно само четко сформулировать и поставить эту самую задачу. Для этого нужна серьезная и предельно честная аналитика случившегося, адекватное понимание тогое, что же действительно произошло с охотничьим хозяйством. А действительность указывает на опасное запаздывание с постановкой такой задачи.

В настоящее время в правительстве говорят о важнейшей проблеме эпидемиологической науки и практики, связанной с контролем, мониторингом и изучением возможного межвидового перехода различных патогенных микроорганизмов — в первую очередь вирусов от животных к человеку.

А наши «партнеры», похоже, уже давно на практике решают эту проблему в своих лабораториях, которыми Пентагон в большом количестве окружил наши границы.

Премьер говорит о намерении правительства создать «санитарный щит» страны. Это правильное решение. Но без отрасли, инфраструктуры миграционного мониторинга, оперативного мониторинга и анализа (генетического, вирусологического и пр.) добычи мигрирующей пернатой дичи, без комплексной системы эксплуатации охотничьих животных, основанной на решениях Ученого совета уровня Главохоты, ставших эталоном качества, это заведомо нерешаемая задача.

Это «азы» научного охотоведения и охотничьей орнитологии. Частое игнорирование охотничьей науки, ее наработок за полвека и привели, похоже, к появлению «муляжа», который по инерции называют «охотничьим хозяйством».

Мне даже в середине нулевых годов приходилось пересылать «наверх» подробную справку с картами возможного переноса патогенов вместе с мигрирующими гусеобразными. Там уже тогда не питали иллюзий на счет пентагоновского «гуманизма» и «гуманитарного» характера американских биолабораторий, окружавших наши границы.

Однако на уровне охотдепертамента было предложение изобрести «нормативы» на уровне «групп видов» («утки», «гуси»). А попытка указать на неадекватность такой нормативной политики, ведущей «объект охоты» прямиком в Красную книгу, закончилась ликвидацией ведомственной охотничьей орнитологии. «Замели» реальную проблему «под ковер».

Нужно как можно скорее отойти от, похоже, контрпродуктивной, крайне опасной, в свете вышесказанного, напоминающей «феодальную» и, скорее, дезинтеграционной парадигмы, в которую, образно выражаясь, затолкали охотничью отрасль.

Не приходится говорить и об организованности и сплоченности охотничьего сообщества. «Линии разлома» хорошо видны и антироссийским аналитикам. Устроение охоты в России, не важно, по «злой ли Кощеевой воле», по глупости ли, но, похоже, стало одним из таких разломов.

Туда и забивают «зеленые» клинья, поливая их раствором откровенного «зеленобесия». Надеюсь, в правительстве понимают, что отход от этой парадигмы будет буквально отходом от «края пропасти».

Государство не может позволить себе утерю контроля за ресурсом, изобилующего социальными и биологическими «сюрпризами». Сначала исчезнет естественное «самовозобновление» ресурса, а затем и само «явление».

Коллективная охота — это эволюционная «колыбель» «гена альтруизма» и, следовательно, очеловечивания. Эволюционное «осознание» человеком-охотником уязвимости природы, ее зависимости от него, видимо, и стало тем, из чего потом в неолите и родилось то, что сейчас называют «совестью». Именно ее охота, правильная охота, и подарила человечеству.

А охранять и контролировать наших охотничьих зверей и птиц, и наши охотничьи угодья можно только с помощью краснодарских, ставропольских, воронежских и всех остальных российских охотников.

Организованный правильный массовый охотник – родной брат «наших главных союзников», армии и флота. А это одна из немногих оставшихся преград к «расчеловечеванию» России. Благополучие массовой охоты по перу — это верный индикатор благополучия массового охотника и этого самого ресурса. И во многих регионах, вопреки 209 ФЗ, стремятся придерживаться тех самых главохотовских алгоритмов охотпользования.

Хочется надеяться, что и это понимают в правительстве. На место нормативных «муляжей» и непродуманных «планов действий» должны вернуться «результаты исследований». Об этом, если я все правильно понимаю, краснодарские охотники и написали своему министру. 

Источник