Мои детские воспоминания об отце большей частью связаны с охотой или рыбалкой: то он собирается на вылазку, то сидит за столом, делает блесны и приводит в порядок снасти, то заряжает патроны.
фото: Виктора Рудмана
С собой отец стал брать меня лишь после четырнадцати лет.
Он относился к рыбалке и охоте очень серьезно, детские шалости ему были ни к чему.
На рыбалку я и сам не особенно рвался, а вот охотой просто бредил.
Дядя подарил мне великолепное ружье – трофейную бельгийскую двадцатку марки Форжеро, легкую дамскую двустволку: правый ствол получок, левый – чок с напором.
Получив паспорт, я прямо из милиции побежал в общество охотников, где мне, наконец, вручили собственный охотничий билет.
С тех пор на охоту я чаще ходил в компании сверстников, таких же бесшабашных и азартных, как и я сам.
Охота под Курском, где мы тогда жили, была достаточно однообразна: утки осенью, зайцы зимой. Конечно, можно было встретить перепелок, куропаток, вальдшнепов, прочих куликов, лис и волков, но только если очень повезет.
Копытных по каким-то причинам почти не было. Возможно их повыбили в войну. На пернатых охота открывалась первого августа, на пушного зверя – с первого ноября.
Мое приобщение к охоте началось со снаряжения патронов. Время было послевоенное, все было в дефиците. Использовали дымный порох и латунные гильзы. Дроби практически не было. Процесс снаряжения начинался с калибровки стреляных гильз, то есть прогона через специальное стальное кольцо, обжимку. Затем пистоны, порох, пыжи.
Последние рубили из валенка, картона и пробки. Количество дроби определяли по результатам контрольного отстрела патронов с разной массой.
О дроби следует сказать особо. Несколько лет, пока не наладилась торговля охотничьим припасом, мы делали ее сами. Свинец добывали на стрельбищах – вытапливали из пуль на костре.
Скручивали многослойные трубочки, наматывая бумагу на проволоку или гвоздь нужного диаметра, затем закапывали их вертикально почти на полную длину в песок, вплотную друг к другу, и заливали расплавленным свинцом.
Полученные стержни мы резали на цилиндрики длиной, равной диаметру, высыпали полученное на сковородку, брали в руки массивный чугунный утюг и начинали катать дробь. Шарики получались довольно приличные.
Как только в продаже появились готовые патроны, я сразу же перешел на них, а отец большей частью продолжал пользоваться самозарядными, не доверяя заводским.
Хорошо помню, как в четырнадцать лет я добыл своего первого зайца. Мое ружье было зарегистрировано в охотничьем билете отца, и я имел полное право охотиться вместе со взрослыми.
В одно из воскресений в начале декабря ночью выпал снег. Отец поднял меня в пять утра, позвонил своему приятелю, и в утренних сумерках мы выбрались за город в небольшой лесочек.
|
|
|
фото: Дмитрия Кочеткова |
Охотились мы по пороше так. Находили свежий след, а еще лучше – лежку русака. Затем один из охотников пускался по следу, издавая негромкий шум. Остальные вставали в наиболее вероятных местах появления зайца, когда тот вернется, сделав круг.
В этот раз по следу пошел приятель отца. Я очередной раз выслушал, что нужно делать и как себя вести, после чего был поставлен на номер в большой куст орешника, к которому из глубины леса сходились две тропинки.
Дальше в сторону шоссе от куста шла одна дорожка пошире. Отец встал метрах в ста от меня на одной из тропинок. Первое время я слышал крики и свист нашего загонщика. Потом все стихло, дрожь азарта прошла, и меня пробрал холод.
Голая правая рука замерзла, и пришлось сунуть ее за пазуху. Я стал потихоньку перебирать ногами. Стоя лицом к широкой дорожке, я поворачивался то вправо, то влево, чтобы видеть обе сходящиеся тропинки. Звенящая тишина заснеженного леса и холод оказывали гипнотическое воздействие.
Неожиданно очнувшись, я увидел впереди на дорожке удирающего зайца. Как быстро сработал рефлекс, сказать не могу, но первый выстрел пришелся «из подмышки». Заяц повернул и прыгнул с дорожки в кусты. Это его и сгубило. В какой-то момент он оказался практически неподвижным, и я успел кое-как прицелиться.
Подошел отец, минут через пятнадцать появился загонщик. По следам они показали мне, как заяц по одной из тропинок незаметно прошел мимо меня метрах в полутора, а сворачивать с дорожки стал метрах в двадцати.
Шуткам не было конца: мол, заяц пробежал меж ног охотника, но тот из соображений гуманизма не стал бить его прикладом, а грамотно отпустил на дистанцию верного выстрела.
Чем-то похожий случай произошел лет семь-восемь спустя. На зимних студенческих каникулах мы с друзьями втроем пошли на зайцев примерно в те же места. Тактика была самой простой: цепью вытаптывали все наиболее вероятные места лежки. Если год хороший, то даже такой малопродуктивный способ позволяет за день взять зайчика, а то и двух.
Протоптавшись безуспешно часа четыре, решили пообедать и возвращаться домой. Устроились на краю широкого оврага, заросшего кустарником. Закусили, покурили, поднялись, и вдруг метрах в пятидесяти из кустов появилась лиса. Все замерли. Рыжая опомнилась первой и бросилась назад в кусты.
Ей вслед, подобно салюту, грянули три запоздалых дуплета. Из всего этого мощного залпа лису достали лишь две дробины. Когда снимали шкуру, одну обнаружили под ухом, вторую – в позвоночнике, почти у самого хвоста.
По следам определили, что лиса шла из глубины оврага наискось по склону и миновала наш бивак всего лишь метрах в двадцати.
